Институту мировой литературы имени Горького Российской академии наук - 70 лет. Более 240 его научных сотрудников занимаются изучением национальных литератур и фольклора всех народов мира. Среди фундаментальных трудов, выпущенных здесь, - трехтомная "Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении"; не имеющая аналогов "История всемирной литературы" в 8 томах; серии истории литератур США, стран Латинской Америки, Италии, Швейцарии... Здесь готовятся и издаются академические собрания сочинений классиков русской литературы... Перечислять можно долго. За 70 лет в ИМЛИ работали многие выдающиеся ученые. Вспомнить какие-то эпизоды (порой забавные), связанные с ними, мы попросили теперь уже старейшину ИМЛИ - заведующего отделом новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья профессора Александра УШАКОВА.

- В каком году вы пришли в ИМЛИ?

- Это было в начале 50-х. Аспирантом я попал в отдел теории, который тогда только начал создаваться. Через год-два в отделе появились Галина Белая, Петр Палиевский, Сергей Бочаров, Вадим Кожинов... Тогда началась работа над трехтомной "Теорией литературы". Эти молодые расковали теорию литературы, показали ее в движении, в историческом аспекте, совершив целый переворот во взглядах на литературу. Тогда же стала выходить 4-томная "История советской литературы". На этой работе "выросли" многие молодые. Тогда же активно начали изучать и начало века. Оно завершилось подготовкой трехтомного труда "Русская литература конца ХIХ - начала ХХ века".

- То есть в 60-х активно изучали "запрещенный" Серебряный век?

- Серебряный век был растворен в тексте. Тогда Гумилев был под запретом, но впервые анализ его творчества появился именно в этом труде. Теперь говорят о цензуре тех лет. Действительно, на нас оказывали давление, просили снять Гумилева, но мы все-таки его оставили. Или: когда писался этот труд, Виктор Некрасов - автор замечательной книги "В окопах Сталинграда" - уехал за границу. По законам того времени его имя было под запретом. Но мы настояли на том, чтобы характеристика книги Некрасова в нашем труде осталась.

Синявский

Сейчас вышел том библиографии ИМЛИ. Там примерно полторы тысячи названий. Когда смотришь на них, понимаешь, как развивалась наша наука, какие люди работали здесь. Здесь защищал диссертацию и Андрей Донатович Синявский. Он был одним из активных участников "Истории советской литературы". Там у него - очень хорошая для того времени глава о Горьком и о Пастернаке (главу о Пастернаке потом, кажется, сняли). Он был очень талантливым литературоведом и критиком. Никто, конечно, не знал, что он как писатель печатается за рубежом. Когда Синявский был арестован, ИМЛИ (в отличие от МГУ, где он работал и где от него публично открестились) никакого заявления в печати не сделал. Было написано письмо, но его никуда не послали.

Соболевский

Я застал здесь людей, начинавших свой творческий путь еще до революции. Долгое время сектор античности возглавлял член-корреспондент РАН Сергей Иванович Соболевский. Он, кстати, по завещанию оставил институту свою библиотеку античной литературы - около 50 тысяч томов. Сергей Иванович умер, когда ему было 99 лет, - при Хрущеве. С ним были забавные истории.

Как известно, Хрущев обещал к 80-му году построить коммунизм. И тогда, в 1962-м, во все институты разослали бумагу с требованием представить планы своей работы на 20 лет вперед. А все члены Академии наук должны были составить и свои личные планы. Я помню, как академик Виктор Владимирович Виноградов на собрании зачитывал планы каждого академика. И с большим удовольствием продекламировал то, что "запланировал" сделать почти столетний Сергей Иванович на протяжении "ближайших" 20 лет. Виноградов зачитал и сноску, сделанную в конце: "Ну уже, наверное, к этому времени я помру".

Соболевский жил своей замкнутой жизнью: газет не читал, радио слушал редко, и у него была экономка, которая оберегала его от вредных внешних "влияний". О смерти Сталина академик узнал только года через три. А когда вышла работа Сталина "О языкознании" и все твердили, что это гениальнейшая работа, Сергей Иванович высказался так: "Вы знаете, работа-то неплохая, здравый взгляд. Написана хорошим русским языком - в наше время это большая редкость. Вполне можно дать доктора наук!" Все испугались: "Сергей Иванович! Какого доктора? Это же гениальная работа!"... Прошло время, и когда уже при Хрущеве началась волна критики Сталина, в Отделении литературы и языка заговорили по-другому: "Что там Сталин понимал в языкознании!" Но Сергей Иванович высказался, опять не попав в общий хор: "Как это "ничего не понимает"? Очень даже понимает. Правильно он сказал, что язык - неклассовое явление".

- Не "ловил" конъюнктуру времени. Вернее сказать, ему на это было наплевать.

- Да, такие замечательные люди работали в ИМЛИ. Я был ученым секретарем института, и когда были какие-то проблемы, мы приезжали к Сергею Ивановичу домой. Помню, как он наказывал своей экономке: "Прежде чем открывать дверь, посмотри: не лиходеи ли пришли!" Он был профессором Московского университета уже в 1906 году.

Храпченко

У нас работал и Михаил Борисович Храпченко. Он попал в институт "благодаря" тому, что Сталин снял его с поста председателя Комитета по делам искусств (тогда Мурадели написал оперу "Великая дружба", не понравившуюся Сталину). Храпченко был профессором, но не был кандидатом наук. В ИМЛИ он защитил кандидатскую, потом докторскую. Но представители "старой" литературоведческой школы относились к нему иронически (был министром, а сейчас ты кто?). А у нас работали и Благой, и Бродский (первый комментатор "Евгения Онегина"), Цейтлин... Но постепенно Храпченко рос, стал членкором и возглавил Отделение литературы и языка Академии наук, получил Ленинскую премию...

- И стал самым главным специалистом по литературе в СССР...

- Да. "Старые" мастера смотрели на него уже с некоторой боязнью. А Храпченко был человеком едким и, конечно, помнил ироничные замечания коллег по цеху. И вот, когда наступил юбилей Благого, Храпченко все-таки пришел на чествование. Благой был в большом напряжении. Когда все произносили тосты, Храпченко встал и сказал: "Вот здесь все пьют за Дмитрия Дмитриевича как за большого ученого. Но ведь он никакой не ученый!" Все, включая Благого, онемев, замерли, ожидая продолжения. И Храпченко через паузу продолжил: "Потому что он - поэт, поэт во всем!" (все выдохнули).

Урнов

В 60-е годы к нам стал приезжать крупный английский писатель Чарльз Сноу. Его жена, Памела Джонсон, была тоже известной писательницей. У них были серьезные позиции в английском обществе (Сноу - физик-атомщик по образованию - имел вес в правительственной среде). Сноу сыграл большую роль в том, что Шолохов получил Нобелевскую премию. Так вот, Сноу с женой и с 16-летней дочкой (она приезжала еще и с подружкой) стали наезжать к нам "в гости".

А у нас работал замечательный человек - Дмитрий Урнов. Он был не только прекрасным специалистом по английской и американской литературе, но и истовым лошадником, автором нескольких книг о лошадях. Урнов дневал и ночевал на ипподроме. Так вот, когда Сноу и девочки узнали, что Митя Урнов - лошадник, они стали просить, чтобы он повел их на ипподром. Поскольку Митя знал механизм выигрывания, он поставил на тех лошадей, на которых было нужно, и девочки выиграли. И они все вместе пошли в ресторан "Бега" отмечать выигрыш. В час ночи Сноу позвонил мне и директору института и трагически произнес: "Девочки умирают". В ресторане к ним подсело огромное количество народу (публика, гулявшая тогда в "Бегах", была отнюдь не высшего света), их угощали (они, естественно, никогда не пили водки). И в полночь их - "бездыханных" - привезли домой. Митя, конечно, получил нагоняй. Семейство Сноу уехало. А через два месяца от девочек пришло письмо: "Митя, когда мы рассказываем в школе, что выпили в Москве 100 грамм водки, нам никто не верит. Пожалуйста, напиши, что мы действительно это сделали!" Митя, зачитав нам письмо, изрек: "Знали бы они, сколько выпили на самом деле!"

Мэтлок

Посол США в России Мэтлок был еще и серьезным специалистом по Льву Толстому. Его мечтой было купить старое 90-томное собрание сочинений писателя. Постепенно он собрал его, но двух томов все-таки не хватало. "Я могу дать вам недостающие тома из библиотеки, а вы у себя сделаете ксерокс", - предложил я. Он с благодарностью согласился. И в этот-то момент американское посольство загорелось. Это был известный пожар. Он мне потом говорил так: "Вы не представляете, Александр Миронович, когда все загорелось, я кинулся туда, где лежали эти два тома, схватил и вынес их. Даже слегка обгорел!" Рискуя жизнью, Мэтлок вынес из огня Толстого. Вот такие были истории.

- Как сегодня живет ИМЛИ?

- Несмотря на тяжелейшие экономические условия, ИМЛИ живет и работает. Цензуры нет, работу можно строить только исходя из потребностей науки, открылись архивы. За счет аренды здания мы компьютеризировали институт, создали электронную библиотеку ИМЛИ - то есть все результаты научных изысканий будут переведены в электронную библиотеку. Информация будет доступна любому учителю, причем часть ее будет бесплатной. Продолжается работа по созданию новой "Истории литературы ХХ века". Это и советская литература, и литература эмиграции, и те писатели, которых советскими не назовешь: Вересаев, Пришвин... Радует и то, что после долгих лет "простоя" в аспирантуру пошла молодежь. Это чистый, бескорыстный интерес: ведь звание ученого сегодня непрестижно.