| |||
21 сентября 2018г. | Жарынцева И. В годы войны в деревне Старая Сушня (по воспоминаниям М.Андросовой. Орфография и пунктуация автора сохранены). Я жила в деревне Старая Сушня около Екимович, где совхоз Ивановский. Деревня сгорела в войну. На Десне два месяца шел бой. Немцы все уничтожили. Танками заставили всю деревню. А потом все-таки фронт прорвали. И танки с немцами ушли на Москву. А людей сколько загубили! Дед мой стал старостою деревни. Народ его избрал. Партизаны стали ходить. Мне было двенадцать или тринадцать лет. Я сейчас частенько думаю: или я не понимала что, как я могла в ночь, дед лошадь запряжет в повозку, дров наложит колотых, чтобы не заподозрили ничего немцы, которые стояли в нашей деревне, а я будто баню топить еду. В нашей деревне не было бани, потому что деревня сгорела. У кого была землянка, у кого верховая времянка в качестве жилья. Не доезжая до другой деревни было поле, заросшее так часто, что кажется, жук не проползет. Дед мне сказал: «Дочушь, там тебя встретит Петька». «А где я буду этого твоего Петьку искать?» А Петька был материной сестры муж. Он был пленник, а она приняла его в зятья. Он вел себя в семье хорошо. «Ты знаешь Петьку? Вот он выйдет на дорогу, а ты остановись. Отдай все, что там, на чем ты сидишь». Несколько раз я возила так. Я одна еду, немцы на меня ноль внимания. Однажды ехали с дедом. Деду заказали хлеба и табаку. Дед на огороде посеял столько табаку! Половину огорода. Дед целые дни все этот табак готовит, потом в мешок насыплет. Это партизанам. Однажды, когда немцы были в нашей деревне, они стали девок забирать и куда-то увозить. Говорили, что они будут в Германии работать. Девок навалили немцы в машину, чтобы увозить, а я за маминой сестрой меньшей. Её звали Дусей, она была старше меня на пять лет. А немец хвать меня под мышки и туда, в машину. А дедушка мой: «Пан, это киндер (ребенок)!» Немец его как ударит прикладом, дед так и покатился в кювет. Так я и влезла в машину за теткой. И куда они нас вывезли, в каком месте высадили, я до сих пор понять не могу. Но там была пекарня, это был не город, деревня по смоленскому шоссе за Смоленском, более ста километров от нас. Пекарня большая. Дров много вокруг пекарни. И когда нас там высадили, смотрим, ребята какие-то пилят дрова вручную, колют, кто в пекарню носит, кто возле пекарни колотые дрова складывает. Через дорогу — большой лагерь. И все эти девочки были там поселены. Прошло около месяца, и меня кто-то вывез из лагеря домой. Кто, я не помню. Помню, сначала на лошади я ехала. И пешком шла. Дед меня поджидал, когда я подходила к деревне, он меня встретил. Может быть, им кто-то сообщил, что я из лагеря ушла. И тут один мужчина другому говорит: «Нам нужно сворачивать, убегать в кусты, что мы до Германии с ними будем идти, что ли!» И мы убежали в Любовку. А выше неё - деревня Поповка. Деревня эта стояла на сухом месте, на возвышенности. И дед другому мужику (Терехом его звали, хромой он был) говорит: «Давайте тут окопы выкопаем, в Поповке». И пошли в первую хату, хозяйка которой сказала: «Берите мой сарай, капайте яму, обставите её досками от сарая. А война кончится, я свой сарай найду. А так, деревню спалят и этого сарая не будет». Выкопали большую яму, и накат сделали этими бревнами, потом землею завалили, той, что с ямы наверху. Бугор как крышу сделали. А немцы когда увидели в стороне повозку и отпряженную около повозки лошадь, они гранату в яму кинули. В начале прохода сидела женщина, Проськой звали её, и мальчик у неё был Витька, они сразу от первой гранаты погибли. За ними сидел старик, лет ему сколько было, не знаю, но он был слепой. Анисим его звали, и он погиб. Потому что они все сидели рядом с входом. А дедушка все меня берег, где бы я ни была, он все меня под полою держал. В сторону отводил. «Когда прямо, - говорил, - то в лобешник попадет. А сбоку все минует». И ещё одна женщина погибла в том окопе. Немцы кричат: «Рус ап (выходите)!». И мы лезли по этим убитым, как по мясу. Я посмотрела на свои ноги, они все в крови. Граната сколько дырок сделала. Когда мы вышли — лошадей нет около повозок, а повозки пустые стояли. И на повозках мешки наши лежали. В повозках тряпье, может быть, какая буханка хлеба. Немцы облили чем-то, запалили, и пламя на этих повозках, все сгорело. А деду моему — в шею, в шею. А он мою руку держит, не отпускает. Нас на асфальт выгнали и гнали до самой больницы в Рославле. Где сейчас больница, там был лагерь. В этом лагере тоже нам досталось. Дед говорил: «Ну, тут мы теперь погибнем. Точно». Пригнали нас пешком туда с Любовки за ночь до Рославля. Там где кончаются Кириллы, речка походит к самой дороге. Пацаны сбегали туда и говорят, что там окопы. Захотели было там спрятаться. Немцы как включили свой пулемет. Только искры летят. Я теперь, когда хожу к больнице, думаю: тут стоял лагерь. Сейчас здесь сад, а в саду ничего нет, никакого помещения. Представляю, как он стоял в длину, вход в него с дороги. И обнесен был колючей проволокой. «Вот хорошо, - говорят женщины, - от дождика здесь можно будет спрятаться». А дед говорит женщинам: «Не вздумайте заходить в средину, и детей не ведите. Если немцы вас туда силком загонят, дверь закроют, и запалят. И вы сгорите. Лучше возле стенки судите. Ну и что, что дождь, дождь не пуля». Деда слушали. И ещё было два таких мужика. Один Терех, хромой, он сказал женщинам: «Вам человек говорит, как надо, слушайте, иначе погибните». Сколько мы там сидели, я уже не помню. Наверное, дней десять. А только и слышна кругом стрельба. А дед все меня под себя подгребал, чтобы я осталась живой. Потом начинается ночь. Деда я звала не дед, а батя. Я говорю тихонько: «Батя, а посмотри, какие-то люди бегут». Он говорит: «Где ты видишь?» «Дед, вон, вон», - показываю так. А дед: «Да это же наши солдаты! Мы выжили!» И женщины как подхватились: «А где вы видите?» А солдаты вот они — подходят: «Выходите, вы спасены». Женщины как зарыдали, вешаются им на шеи, целуют. «Как же мы вас ждали, мы замучались уже». «Мы все знаем и понимаем, а теперь возвращайтесь домой. Идите прямо по асфальту, асфальт свободный. Немцев нет нигде, мы их уже с Рославля выгнали. А вы, откуда пришли, туда и возвращайтесь». Так пешком мы и вернулись в деревню. Пришли в деревню, а там никакого шалаша нет. Все сгорело. Может быть, немцы, когда отходили, все сожгли. И опять, кто землянку копал. В лесу находили жердочки, обставляли, чтобы земля не рушилась. Кто наверху времянку строил. После войны столько пришлось пережить. Полностью воспоминания М.Андросовой можно прочесть на сайте «Рославльская панорама». |