В. Пуцко,
искусствовед, зам. директора Калужского
областного художественного музея

Е. Шевченко, научный сотрудник
Рославльского историко-художественного музея

 
Бронзовая накладка из Рославля
 
      Речь пойдет о неизвестной странице древнерусского художественного ремесла, тесно связанной с историческими событиями начала XIII в. Поводом для того послужила необычайная находка.
      В июле 1987 г. Рославльский отряд Днепро-Двинской экспедиции Института археологии Академии наук СССР возобновил начатые еще в 1969-1970 гг. раскопки детинца древнерусского города Рославля. В сентябре 1987 г. город отмечал свое 850-летие, и к этому юбилею на городище "Бурцева гора", где был первоначально заложен город, решено было построить детский городок с аттракционами и фонтаном. Эти сооружения потребовали проведения к ним коммуникаций, траншеи для которых перерезали культурный слой детинца на глубине до 2 м. Ценность культурных напластований нетрудно представить по найденным в подъемном материале вещам, среди которых оказалась и уникальная пластина из медного сплава с изображением евангелиста, переданная в Рославльский историко-художественный музей.

Бронзовая литая пластина
с изображением святого.
20-е гг. XIII в.
      Упомянутый рельеф небольших размеров (7,7Х3,5 см), толщиной 0,5 см, с изображением в рост в трехчетвертном развороте вправо евангелиста, держащего перед собой закрытый кодекс. Фигура большеголовая, несколько приземистая. Наклоненная голова моделирована обобщенно и выразительно: на скуластом лице, обрамленном разделенными на пряди, зачесанными назад волосами и длинной окладистой бородой, выделяются полузакрытые в задумчивости глаза. Состояние сосредоточенности подчеркивают и жест рук с книгой. Общий характер рельефа плоского декоративный: складки хитона и гиматия трактованы при помощи нанесенных в различных направлениях рядами параллельных линий, дающих намек на объем. Кисти пук большие, хорошо прорисованные; причем правая, которой евангелист открывает книгу, изображена в сложном ракурсе. Ступни ног, напротив, маленькие, как бы "подвешенные", в состоянии движения, отчего фигура воспринимается при всей своей массивности, словно в состоянии невесомости. Еще одна примечательная деталь - форма нимба, небольшого, неправильной округлой формы. Она отчасти напоминает ренессансные, изображенные в наклонном положении; однако отождествлять с ними нет оснований, поскольку этому мнимому сходству способствует состояние сохранности (облом у тыльной части головы). По иконографическим признакам меднолитая фигура из Рославля напоминает изображения евангелистов Матфея и Иоанна Богослова, представляемых обычно с длинной окладистой бородой. Но положение рук и состояние евангелиста дают основания скорее отождествить его именно с последним: так на миниатюрах греческих рукописей показан Иоанн Богослов, в сериях со стоящими авторами. Историкам средневекового искусства хорошо известно о том, что труднее всего осуществлять стилистическое сопоставление произведений, мало отвечающих классической традиции. Бронзовая накладка из Рославля относится к их числу. В ее художественном облике в равной мере сказались тяготение ремесленника к грубоватой выразительности и яркая индивидуальная манера, не позволяющая думать, что литейщик был заурядным копиистом чужих моделей. Определенную параллель фигуре евангелиста дает каменная икона с изображением Распятия, датируемая началом XIII в., из числа обнаруженных в 1981 г. в Галиче (с. Крылос Ивано-Франковской обл.), в помещении кладовой ювелира-литейщика. Сходны общий характер фигур, типы лиц, трактовка волос и нимбов, уплощенный рельеф с тенденцией к декоративности. Реквизит галицкого мастера указывает на его византийское происхождение, и с этим выводом согласовывается характер оказавшихся там трех каменных и двух бронзовых икон; последние явно служили матрицами-моделями: на одной из них изображен тронный Христос Пантократор, на другой - стоящая в рост Богоматерь с младенцем.
      И хотя нет причин для отождествления галицкого ремесленника с мастером бронзовой накладки из Рославля,- их принадлежность к одному художественному направлению оспаривать вряд ли возможно. Таким образом, уже косвенно рельефное изображение Иоанна Богослова может быть датировано началом XIII в. и приписано одному из греческих ремесленников-эмигрантов, в трудный для Византии период искавших приют на Руси.
      Казалось бы, совершенно излишне строить такие, на первый взгляд сложные предположения. Не проще ли отнести находку к предметам византийского художественного импорта, как это и делалось до самого последнего времени в подобных случаях? Новые находки, однако, показали, что привычные категории не совсем отвечают действительному положению вещей, а ряд ранее известных памятников требует переосмысления.
      Из произведений металлопластики интересующего нас круга в первую очередь надо привлечь бронзовую икону св. князей Бориса и Глеба (размером 11Х6,5 см), обнаруженную в 1972 г. в Копыси - первоначально укрепленном пункте Полоцкой земли, в 1116 г. отошедшем к Смоленску. Изображения фронтально стоящих в рост братьев-князей выполнены в технике ажурного литья. Фигуры с четко выраженным контуром, без фона, между собой соединены вверху и внизу. Перпендикулярно по отношению к рельефу укреплено ушко-петля (диаметром 1 см), что исключает использование изделия как нагрудной иконы и делает наиболее вероятным предположение о предназначении как подвески хороса, Этот бронзовый рельеф средствами пластического искусства воспроизводит иконописный образец, представлявший святых князей Бориса и Глеба с мученическими крестами, левой рукой придерживающих подвешенные к поясу мечи в ножнах. При общем уплощенном характере рельефа мастер тактично использовал выразительные средства тонкой графической линии: он не испещряет ею поверхность, но лишь вносит определенный акцент. Возможно, до повреждения коррозией рельеф имел менее "живописный" характер, но, судя по выделению крестов и пальцев рук, ограниченное применение чекана представляется достаточно вероятным.
      Нельзя не заметить своеобразный "романский" облик князей, изображенных с крупными мясистыми носами и тяжелыми подбородками. Слишком необычным представляется расположение нимбов, обрамляющих не столько лики святых, сколько их княжеские шапки. Что касается "поманского" облика, то он свойственен также ряду произведений древнерусской резьбы по камню XII и начала XIII в., в том числе иконам из Полоцка, Минска и Триполья. Встречается он и в образцах византийской глипсики в камеях на яшме, выполненных на рубеже XII- XIII вв. Чтобы понять своеобразную форму нимбов, приближающуюся к вытянутому по горизонтали овалу, надо обратить внимание на определенные западные параллели в искусстве именно этой эпохи. Следовательно, отмеченные черты объяснимы только с учетом общеевропейского художественного контекста.
      Сколь ни оригинальна находка из Копыси, все же она не занимает совершенно обособленное место в древне-русской металлопластике. Близкой стилистической параллелью для нее служит известный бронзовый киотный крест из Херсонеса, обнаруженный в 1940 г., отлитый в каменной литейной форме в самом начале XIII в. Сходными являются как пропорции фигур, так и пластические свойства рельефа. Однако в целом изделие, несомненно, более высокого художественного уровня. Это касается прежде всего модели. Херсонесский экземпляр характеризуется чистым литьем, но, например, обнаруженное в Судаке воспроизведение выполнено с заметным снижением качества. Хотя оба экземпляра киотного креста найдены в Крыму, но славянские сопроводительные надписи (воспроизведенные в зеркальном виде на изделиях) и находки фрагментов такого же креста из Приднепровья указывают на связь с Киевом. Происхождение модели по существу не отличается от известного типа киевских бронзовых крестов- энколпионов с зеркальными славянскими надписями, которые иногда датируют 1239-1240 гг. Между тем находка в археологическом слое Старой Рязани створки адаптированного варианта этой модели убеждает в том, что, по крайней мере, такие кресты уже имели хождение за несколько десятилетий до указанной даты. Их появление естественнее предположить около 1204 г., после захвата Константинополя крестоносцами, благодаря византийским столичным мастерам. И, надо сказать, именно в это время в киевской металлопластике наблюдаются прежде неизвестные черты, свойственные константинопольской линии развития. В качестве примеров можно упомянуть кацею с изображением на щитке Христа Пантократора, лучшие экземпляры которой происходят из Херсонеса и Изяславля, а также крест-энколпион с рельефными Распятием и Богородицей Десятинной, идентичной ранней иконографической схеме Покрова.
      Киотный крест, кацея, кресты-энколпионы с изображением Богоматери Десятинной и с зеркальными славянскими надписями представляют наиболее высокие образцы византийско-киевской металлопластики начала XIII в., позволяющие изучать ее как культурный феномен. Находка из Копыси дает представление об одном из вариантов отражаемого ими направления, а накладка из Рославля, в свою очередь, позволяет его несколько расширить и углубить. Таким образом, маленькая, случайно найденная поделка оказывается важной для понимания одного из аспектов развития художественного ремесла периода его трансформации, вызванной конкретными причинами. Известно, что часть греческих живописцев и ремесленников в период существования на востоке Латинской империи (1204-1261) работала над выполнением заказов крестоносцев, а часть эмигрировала в славянские страны на Балканах и в Древнюю Русь. Так, неожиданно на первый взгляд, в этих землях вдруг появляются циклы стенописей со всеми присущими Константинополю особенностями. Может быть, возникли они и в Киеве, но об их существовании пока не приходится говорить, тогда как византинизирующие иконы нач. XIII в. на Руси, и особенно предметы художественного ремесла, представляют неоспоримый исторический факт. Исходя из доступного для изучения материала можно предположить деятельность сравнительно немногочисленных, но творчески весьма активных мастеров.
      Каким было функциональное назначение бронзовой накладки с изображением Иоанна Богослова? Учитывая размеры и положение фигуры, можно предположить ее принадлежность к числу рельефов, укрепленных некогда на дощатой крышке переплета Евангелия: на оборотной стороне заметен небольшой штырь, длиной примерно 2 мм, предназначение которого вполне определенное. В схему расположения представленных изображений должны были входить фигуры Христа и четырех евангелистов, одна из которых нам известна. Следует иметь в виду, что в Византии существовали оклады Евангелия, иконографическая схема которых в более позднее время не находит повторений или вариаций. Однако по давней традиции подобные литые фигуры на Руси продолжали укреплять на досках окладов литургической книги еще в XVI в., о чем позволяет судить Евангелие из ризницы Кирилло- Белозерского монастыря. В связи с изолированно взятой деталью пластического убранства переплета начала XIII в. вряд ли имеет смысл обращаться к проблематике реконструкции оклада, тем более, что уже имел случай изложить свои соображения на этот счет. Рельефная накладка из Рославля дает дополнительный материал, хотя сама по себе она, казалось бы, и не принадлежит к числу тех первоклассных памятников, которые, не кривя душой, можно причислить к кругу шедевров.

Литература

1. Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX-XIII вв. Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. Москва, 1980, с. 178-183.
2. Инв. № 3847. На поверхности изделия потертости и царапины.
3. Археология Прикарпатья, Волыни и Закарпатья (раннеславянский и древнерусский периоды). Киев, 1990, с. 100-101; Пекарская Л. В., Пуцко В. Г. Византийская мелкая пластика из археологических находок на Украине. Южная Русь и Византия. Сборник научных трудов (к XVIII конгрессу византинистов). Киев, 1991, с. 136 рис 10 (размером 6,9Х5,2 см).
4. Пуцко В. Г. Подвесная бронзовая иконка из Копыси. Гомелыцина: археология, история, памятники. Тезисы второй Гомельской областной научной конференции по историческому краеведению (секция археологии и нумизматики). Гомель, 1991, с. 96-98.
5. Белов Г. Д., Якобсон А. Л. Квартал XVII (раскопки 1940 г.). Материалы по археологии юго-западного Крыма. М.-Л., 1953 (МИА, № 34), с. 147; Корзухина Г. Ф. О памятниках "корсунского дела" на Руси (По материалам медного литья). Византийский временник т XIV 1958 с. 135-136, табл. IV (10).
6. Фронджуло М. А. Раскопки в Судаке. Феодальная Таврика: Материалы по истории и археологии Крыма, Киев, 1974, с. 144-145, рис. 8.
7. Каталог украинских древностей коллекции В. В. Тарновского Киев, 1898, № 77.
8. Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI-XIV веков. М. 1964 (САИ. Вып. Е 1-44), № 41.
9. Даркевич В. П., Пуцко В. Г. Произведения средневековой металлопластики из находок в Старой Рязани (1970- 1978 гг.). Советская археология, 1981, № 3, с. 226-227, рис. 2 (16).
10. Византийский Херсонес. Каталог выставки. М., 1991, № 92; 1000-летие русской художественной культуры. Каталог выставки. М., 1988.
11. Более подробно этот материал освещен в подготовленных к печати работах Пуцко В. Г.:
      1) Киотный бронзовый крест из Херсонеса (Византийско-киевская металлопластика начала XIII в.);
      2) Бронзовая кацея из находок 1954 г. и русский художественный импорт в средневековом Херсонесе.
12. Кочетков И. А., Лелекова О. В., Подъяпольский С. С. Кирилло-Белозерский монастырь. Л., 1979, табл. 100.