Иванов С.С. "Его величества, короля Эллинов..." стр. 2

      В законах старой России определенная поддержка военнопленных предусматривалась и практически исполнялась. «Свод военных постановлений» об этом говорит так: «Семья офицера, взятого в плен, имеет право получать со времени взятия в плен главы семьи половину того содержания, какое их глава получал по службе в день взятия в плен. Сверх того, семейству отпускают квартирные деньги, а также деньги на наем прислуги». В Рославле до 1.IX.1916 г. по аттестатам семьям военнопленных выдавалось жалованье, столовые, добавочные деньги (по приказу Военного ведомства от 1909 г., № 1, квартирные и на наем прислуги. С октября добавочные деньги были отменены. К концу 1916 г. жена пленного капитана в Рославле получала 84 руб. 62 коп., а жена прапорщика - 49 руб. 08 коп.
      Но кроме военной истории, не менее интересны связи и влияние полка на рославльчан и городское общество -на военных. Это прослеживается в сфере межнациональных отношений, мировоззрения, культуры, родственных связей. Примечательная, возможно и случайная деталь: среди офицеров (о солдатах известно меньше) последних десятилетий было очень много людей с польскими фамилиями: Корицкий, Косцелецкий, Плосский, Хайновский, Рудеш, Лесневский, Рогаль-Левицкий, Небельский, Турцевич... Национальная конгломерация города складывалась веками. Полк повторял в своем составе структуру населения Рославля. Русские, поляки, евреи, белорусы, украинцы, немцы, латыши вместе жили, решали бытовые и полковые проблемы почти без религиозной дискриминации и национализма. Поэтому в этой общности полк стал родным и близким для горожан. Его интересы во многом обществом разделялись, ему оказывалась поддержка. Так, среди учебных заведений города живой отклик нашло создание в 1910 г. «потешной роты» при полке. Это было ответом на обращение командира 13-го корпуса к губернатору о создании в губернии «потешных рот». Наиболее активно откликнулся на это Рославль. К сожалению, кроме организационных первичных документов и сообщения о согласившихся учебных заведениях (1-е и 2-е городские училища и одноклассное и двухклассное приходские училища) других документов не обнаружено. Были разработаны основания, определены цели, где на пер¬вом месте было записано: «духовное воспитание и (после) физическое развитие», говорилось о подготовке будущих ГРАЖДАН России и уже в конце «и воина в частности».
      В положении были рекомендации: как должны выглядеть ротные знаки, желаемое обмундирование, поощрения. Было предусмотрено обязательное согласие родителей и личное желание ученика состоять в потешной роте. Определен возрастной ценз от 8 до 16 лет.
      В конце XIX в. деятельность известного музыканта В. В. Андреева привела к тому, что в русской армии повсеместно поощрялось создание струнных балалаечных оркестров. Русский народный инструмент выходил на большую мировую сцену, открывая новую страницу инструментальной музыки. Оркестры существовали во многих войсковых единицах. Был струнный оркестр и в Невском полку, в нем играло около 25 музыкантов. Свидетели донесли до нас свои впечатления от увиденного и услышанного. Можно утверждать, что от того оркестра и пошли знаменитые впоследствии городские оркестры С. Егорова, С. А. Залесского, А. Н. Павлютина. В 20-е и 30-е годы струнные инструменты звучали по всему городу: в клубах, на семейных вечерах, на завалинках и крылечках домов. Примерно каждый пятый рославльчанин был струнником.
      Невский полк стоит и у колыбели городских духовых оркестров. Военная музыка всегда была привлекательной для русского человека своей мажорностью и задумчивостью, ритмами военных маршей и мягкой напевностью трубного металла. «Оркестр духовой музыки» Невского полка тоже остался в памяти позднейших поколений музыкантов. Известны последние капельмейстеры полка: Франц Георг Теодор Путкамер и Д. С. Погорелов, последний имел диплом «свободного художника Императорской Санкт-Петербургской консерватории». Они и упоминаемый только в воспоминаниях капельмейстер Фишкин воспитали плеяду способных музыкантов, кото¬рые, возвратившись из плена, включились в активную музыкальную жизнь города. Оркестр полка играл на учениях, в летних лагерях под Смоленском, на праздниках, благотворительных вечерах, городских гуляниях.
      Музыка была увлечением многих невцев. В квартирах горожан или военных (Филоновых, Журомских) проходили домашние музыкальные вечера. Пели под рояль, фисгармонию, струнные инструменты, слушали музыку. Некоторые, стремясь приобрести ноты и музыкальные инструменты, влезали в долги (например, штабс-капитан М. М. Кауль задолжал музыкальному магазину Ранфта и Гартвана), хотя это в офицерской среде и не одобрялось.
Рославль с его традициями посиделок, а позднее - хороводов, славился своими певческими голосами. Наших певцов приезжали слушать даже из других городов. При каждой церкви были свои хоры, которыми руководили известные в Рославле регенты. При полковой Казанско-Пятницкой церкви одно время пел хор Халипина и плату ему выдавали из кассы офицерского собрания. Хотя до¬кументы и не найдены, но, очевидно, хор в Невском полку был. Возможно, что и в хоре Халипина пели невцы. Есть любопытный пункт в инструкции «для хора нижним чинам» Софийского полка, подписанной командиром полка, полковником Григоровым: «...Пункт 10. Певчих, находя¬щихся в строю и строевых учениях и на прогулке, не за¬ставлять петь на холоде и на ветру...» Урок из прошлого теперешним «полковникам».
      Увлечением других было чтение. Любитель книг штабс-капитан В. А. Вихлюшин из-за своей страсти к книгам имел задолженность Московскому книгоиздательству Тов-ва «Просвещение». Много читали в семье Губкиных, Кибиревых, Филоновых и др. Но горожане не уступали невцам. Книжные собрания Лютца, Облауховых, Магидсонов, Залесского были известны многим, а подписки на журналы «Нива», «Всемирное обозрение», «Родина», «Сияние» и т. п., газеты «Смоленские губернские ведомости», «Смоленский вестник» были обычным делом.
      Уже в начале XX века Рославль имел большие театральные традиции и уровень исполнителей был высок. Здесь рославльчане превосходили невцев. Кружки «господ-любителей» театра были в ж. д. мастерских, гимназиях, городском клубе и даже в доме у любителя театра, купца И. И. Кругликова. Сценический опыт, приобретенный невцами, особенно офицерами, помог скрасить тяготы плена в Германии. Загадкой остаются немецкие фотографии, на которых запечатлены сцены из спектаклей в декорациях, группы актеров-пленных в костюмах, с бутафорией. Откуда все это бралось? Покупалось? Предоставляли в лагерях? Помогали какие-то неизвестные благотворители? Пока ответа нет.
      Некоторые офицеры и их потомки увлекались изобразительным искусством. Художником-любителем был капитан В. С. Окулич. В плену он использовал любую возможность работать по живописи и графике в жанрах натюрморта, церковной живописи. В Рославле была известна фамилия Адриановых. Отец (штабс-капитан) писал пейзажи, а сын - Александр Николаевич, в 20-е гг. был основателем и руководителем первой художественной школы в городе. Работая в разных техниках, писал городские пейзажи, эскизы для театра, много ездил по стране и привозил оттуда этюды. В семье было большое собрание грампластинок с записями классической музыки и известных певцов (Шаляпина, Собинова и др.), великолепная коллекция насекомых.
      Нельзя утверждать, что моральные устои офицерской среды были безупречны. Люди были разные. Но за соблюдением кодекса офицерской чести, неуставным пове¬дением офицеров следили строго. «Верховным» судом в случае проступков было полковое офицерское собрание. Во главе его стоял командир полка, но вести это собрание могли и другие офицеры. Полковые собрания были во всех полках русской армии. В полковом собрании Невского полка были свои комитеты: суд общества офицеров, распорядительный комитет офицерского собрания, комиссия по офицерскому заемному капиталу, поверочная комиссия заемного капитала, офицерский обмундировальный комитет.
      Собрание помогало нуждающимся многосемейным офицерам, пострадавшим от несчастий, заболевшим; определяло состоятельность женихов (офицеру разрешалось жениться с 23 лет), принимало от них «реверс», т. е. взнос, как бы подтверждавший состоятельность же¬ниха, и затем, после определенного срока, ему возвращавшийся; строго наказывало пьяниц, карточных шулеров. Осуждалось жестокое обращение с солдатами. К неисправимым применялись различные наказания, вплоть до изгнания из полка, что было позорно, хуже приговора обычного суда. Например, капитан Ф. Г. Потресов имел выговор за то, что ударил солдата и впоследствии был переведен из полка с заменой другим офицером (Зедгенидзе). Собрание решало вопросы всевозможных затрат на оплаты, на проведение вечеров, приобретение фехтовальных принадлежностей, гимнастических снарядов и т. п. Причем затраты покрывались за счет вычетов из офицерских жалований.
      Далеко не все офицеры жили кастовыми интересами. Многие завязывали долголетние знакомства и дружбу в городском обществе и выбирали себе невест из рославльчанок: Шадейко, Халютина, Сакович, Сысоева и др. Невцы и рославльчане дружили семьями. Второе поколение, которое родилось в Рославле, еще более тесно общалось с детьми горожан: вместе играли на улицах, в домах, вместе учились. Умершие офицеры хоронились на рославльских кладбищах: И. Ф. Журомский, Л. К- Жучков-ский, Ю. Г. Фейшнер, С. А. Окулич, А. П. Строганов и др. На кладбище похоронено и много бывших солдат: Л. П. Андреенков, П. Ф. Кочегаров, И. А. Медвецкий и т. д.
      Судьбы офицерских семей можно увидеть в нескольких примерах. Это - Окуличи, Журомские, Губкины.
      Генерал-лейтенант С. А. Окулич впервые приехал в Рославль в конце 1899 г. в чине полковника на должность командира Невского полка и пробыл здесь недолго, в конце 1901 (начале 1902) в чине генерал-майора поступил в распоряжение Главного штаба.
      Это был храбрый офицер, по отзыву Главного штаба «с выдающимися военными способностями». Он окончил Александровский сиротский кадетский корпус и того же названия училище по 2-му разряду. Службу проходил на Кавказе, где участвовал во многих боях (делах), а также в войне 1877-1878 гг. за освобождение Болгарии в боях под Ардаганом, Карсом, Ани, Б-Ягны, Эрзерумом. Был войсковым старшиной 5-го Пластунского батальона Кубанского казачьего войска.
      После Невского полка указом Николая II назначен начальником Восточно-Сибирских 1-й и 5-й стрелковых дивизий, но успел только вступить в командование бригадой и снова был отозван в Главный штаб. Вскоре им была подана просьба об откомандировании на Кавказ для «укрепления здоровья». Там он был в Темир-Хан-Шуре (Буйнакске), где командовал 5-й пластунской бригадой и был (по семейной легенде) генерал-губернатором.
      Но коварная болезнь брала свое, и в 1910 г. С. А. Окулич умер от рака. По завещанию Станислав Антонович был похоронен в Рославле рядом с маленьким внуком Мишей. Сейчас их место захвачено семьей бывшего военкома Спорышева. Старому памятнику грозит исчезновение.
      Генерал был награжден орденами: Георгием 4-й степени, Владимиром 4-й степени с мечами и бантом и 3-й степени, Станиславом 1-й степени с мечами, 2-й и 4-й степенями, Анной 1-й степени с мечами и 2-й степени, а также - медалями.
      В послужном списке генерала записано: «Наказаниям не подвергался», «Высочайших благоволений не получал», «Родового и благоприобретенного имущества нет».
      Было только жалованье, семья, оставшаяся в Рославле и жившая всегда скромно.
      Людская память быстро тускнеет, документы чаше говорят о служебной или общественной жизни человека. А о его частной жизни можно что-то узнать лишь из его эпистолярного наследия (если оно сохранилось) или из отрывочных воспоминаний семьи.
Семья С. А. Окулича увеличилась при женитьбе двоих сыновей - Владимира (офицера Невского полка) и Бориса (акцизного чиновника). Стесненные материальные условия отца вынудили их окончить Воронежское кадетское училище, затем старший сын окончил Александровское военное училище (он был близорук и, чтобы поступить в него, выучил наизусть глазную таблицу) и при отце, полковом командире, был переведен в Невский полк. Борис тоже приехал в Рославль, где стал работать.
      В. С. Окулич женился на дочери подполковника Невского полка И. Ф. Журомского, и две семьи породнились. Семейные легенды приписывают отцам негласные связи с участниками последнего восстания польских конфедератов 1863-1864 гг.: «...по ночам приходили какие-то люди... детей закрывали... о чем-то тихо говорили... перед рассветом уходили...» Журомский, якобы, был из семьи повстанцев, которая погибла при расправе с повстанцами. Действительно, Игнатий Федорович, хотя и был боевым офицером, туго продвигался по службе (в 1876 г. прапорщик, а в 1906 г. перед отставкой, только подполковник). Известно, что С. А. Окулич живо интересовался студенческой молодежью, в 1901 г. присылаемой из Киева за беспорядки солдатами в полк. Они тут же начинали налаживать связи с населением, особенно - с рабочими. С. А. Окулич с ними встречался, беседовал на равных, но просил «служить без эксцессов, чтобы не применять к ним взысканий». Так совпало, что при нем, в полку служил студент-эсер С. В. Балмашев, будущий убийца министра внутренних дел Д. С. Сипягина.